Национальный туристический портал России

Анна Натитник, «Harvard Business Review — Россия»

Для западного мира нет, пожалуй, более загадочной и непонятной страны, чем Япония. В чем заключается и откуда проистекает ее своеобразие, рассказывает доктор исторических наук, профессор РГГУ, член президиума Российской ассоциации японоведов Александр Николаевич Мещеряков.

Все знают, что японцы отличаются от западных людей, но, в чем эти отличия, понимают далеко не все. Что же характеризует японский менталитет?

Человек западной культуры, который приступил к самообожествлению еще во времена Возрождения, при общении думает в основном о себе. Для него важно донести до собеседника свою мысль или навязать ему свою точку зрения. Его мало интересует, что ему говорят и отвечают. В России такой способ общения доведен до крайности.

Когда я познакомился со своим соседом по даче, он пригласил меня в гости и стал рассказывать про свою жизнь. Я все время пытался что-то вставить. В конце концов он не выдержал и сказал: «То, что ты говоришь, меня вообще не интересует», — и продолжил рассказ. При этом он совсем не хотел меня обидеть… В Японии же человек все время подчеркивает, что хочет узнать вашу точку зрения. Такая позиция никого не обижает и не задевает.

Это фундаментальное различие во многом объясняет, почему японское общество благополучнее западного. В Японии нет кричащего различия между богатыми и бедными, интеллектуалами и так называемыми простыми людьми. Общество там гораздо более гомогенно, чем то, к которому привыкли мы, в нем нет таких острых социальных конфликтов.

Революции, время от времени происходящие в западном мире, не случайны — они встроены в нашу систему коммуникации. Когда одни люди перестают реагировать на то, что думают другие, случаются перевороты. Для нас это не аномалия, а норма. В Японии ничего похожего на революцию в западном понимании не было последние 400 лет.

Японский коллективизм — это миф или реальность?

Конечно, реальность. У японцев очень сильно представление о том, что все они — члены одного сообщества, поэтому никого нельзя обижать. Человека, привыкшего, как мы, тянуть одеяло на себя и не думать о других, там просто не будут уважать. Западные правила, согласно которым каждый должен добиться успеха, а победитель получает все, в Японии не действуют.

На Западе никому не важно, кто занял второе место, хотя от первого его может отделять лишь сотая доля секунды. Это антигуманно. В Японии подобная конкурентность не воспитывается, поэтому, кстати, японцы не показывают больших успехов в спорте. Когда я работал в японском университете, я записался в районную футбольную команду. У меня богатая школа дворового футбола, поэтому на первой же игре я вышел в нападение, забил два гола в первом тайме и был очень собой доволен.

И вот ко мне подходит тренер и говорит: «Я вижу, ты так увлечен футболом, наверное, давно не играл?». Я отвечаю: «Да, давно не играл», а потом понимаю: я два гола забил, значит, слишком высовываюсь. Во втором тайме я обреченно встал в защиту. Команда дворовая, голов много забивается, и я сбился со счета. Когда закончили играть, я спрашиваю своих: «Какой счет?» Они не знают. «А кто выиграл?» — тоже не знают. Это был для меня урок!

Не подавляет ли коллективизм личность?

Европейцы всегда говорили, что у японцев нет личности, и эта идея до сих пор бытует даже в научном мире. Историки и культурологи, занимающиеся Европой, привыкли думать, что личность появилась в эпоху Возрождения и раньше ее не было — а на Востоке нет и по сей день. Эта точка зрения некорректна: в Японии просто иное представление о личности.

Там личность — это человек, который не высовывается. Но не потому, что ему нечего сказать, а потому, что он сознательно себя сдерживает, руководствуясь принципом «умерь свой блеск, смешайся с ­пылью». Если прочитать дневник такого человека, станет понятно, что это очень тонкая личность.

Конечно, и в Японии есть люди, которым важен прежде всего личный успех, но им трудно жить в этой стране. Не случайно многие из них уезжают за рубеж.

За счет чего в Японии сформи­ровался такой менталитет?

Очень важный фактор — ограничен­ность территории и изолированность от событий, происходящих на матери­ке. Некоторые скажут: Великобрита­ния — тоже остров. Но там люди живут по Биб­лии, которая превозносит человека. На Дальнем Востоке этого нет. Да, там считают, что человек выше растений, но не противопоставляют его с такой бескомпромиссностью ни флоре, ни фауне.

Кроме того, Европа все время стремится к экспансии — одни Великие географические ­открытия чего стоят! В Японии до конца XIX века таких идей не было. Люди спокойно жили на ограниченном пространстве и не видели необходимости даже торговать. Японцам хватало воздуха, воды, земли камней и деревьев. Металла, может быть, было мало, но без него вполне можно было существовать: мечи есть — и хорошо.

В начале XVIII века население Японии составляло 30 млн человек — огромная по европейским меркам страна. В Европе, в том числе в России, в крестьянских семьях от нехватки питания умирало очень много людей. А в Японии, как и в других странах, которые питаются рисом, — гораздо меньше. Рис — высокоурожайная культура, по урожайности ее превосходит разве что кукуруза, но в те времена она была еще дикой и росла только на американском континенте.

Нет ли у японского менталитета религиозных корней?

Возможно, в том смысле, что японским богам любезно старание, а не успех, добытый любой ценой. Помню, я пришел в негодование, когда Марадона забил гол рукой и потом пуб­лично хвастался этим. Это квинт­эс­сенция западного подхода — победа любой ценой, не важно, по правилам или нет. Что-то вроде «я вас всех провел». В Японии же количество обмана на квадратный метр чрезвычайно мало — там высшую ценность имеют старание и жизнь по принципу «делай, что должно, и будь что будет».

Прекрасный пример — камикадзе. В большинстве своем они ни на что не рассчитывали. Они соперничали не с противником, а с собой и если превосходили себя, то жили или умирали с чувством исполненного долга. В этом состояла их победа. Если в военное или самурайское время чело­век делал все, что мог, жертвуя своей жизнью, то сейчас это принимает другую форму: человек живет не столько для себя, сколько для других. И в этом смысле он тоже приносит жертву.

Что повлияло на формирование японской культуры, в частности художественной? Откуда у японцев склонность к мелким прорисовкам, изяществу?

Я называю японскую культуру близорукой, а нашу — дальнозоркой. Для японцев характерна высокая степень оседлости, которая связана прежде всего с системой традиционного хозяйствования. Выращивая заливной рис, люди поколениями тратят невероятные усилия на возделывание земли. Создать систему ирригации на новом месте — врагу не пожелаешь. Поэтому японцы традиционно предпочитали жить на одном месте и эту ­систему постепенно усовершенствовать.

И, естественно, живя на одном месте, они научились тщательно структурировать и прорабатывать ближнее пространство. (В Европе, между тем, совсем другая история. В отличие от Японии, там было развито скотоводство, требующее больших территорий и предполагающее постоянное перемещение. В России очень долго практиковалось подсечно-огневое земледелие. Термин «нива» обозначает плодородную землю, которая выжжена и очищена от леса. Несколько лет она дает богатейший урожай, но потом требуется сменить место. Это выработало у людей привычку к миграции и охоту к перемене мест, которые совершенно не свойственны японцам.)

Кроме того, иероглифическая письменность способствует развитию мелкой моторики и пластики. Японцев до сих пор в школе заставляют писать от руки — это очень мощный культуроформирующий фактор. И сегодня мы видим, что русским и европейцам очень трудно работать с мелкими предметами, а японцам — нет: вспомните хотя бы оригами.

Как всепроникающая западная культура влияет на традиционную японскую?

В западную культуру вмонтирован гигантский агрессивный потенциал. Она разрушает всю традицию, даже не желая того. Для современной западной культуры характерна меритократия: каждый получает по способностям. Это создает конкурентную среду и служит источником серьезных социальных конфликтов.

Западное общество, особенно американское, выступает за отсутствие преференций, а поскольку сегодня оно обладает огромной силой, то его правила распространяются на весь мир. Страны, которые раньше не играли по этим правилам, автоматически занимают нижнюю нишу. Многим это обидно.

Взять, например, арабские государства: я не приветствую их методы, но, если взглянуть правде в глаза, у них в открытом мире нет никаких шансов. Вероятность прорваться наверх у этого социума предельно низка, потому что он не привык существовать в конкурентной среде, у него нет подходящей системы социализации.

А Япония западные правила игры приняла?

Япония все время пытается дистанцироваться. Но она не может жить без американского рынка, поскольку он самый большой в мире, и без американского военного зонтика, потому что рядом находятся ядерные державы — и если Россия и Китай более или менее предсказуемы, то Северная Корея — нет. Поэтому Япония мирится с американскими базами. Но на личном уровне японцы американцев не слишком любят: они же видят не гарвардских профессоров, а морских пехотинцев, которые идут оттягиваться в кабак. Это никому не понравится.

И все же Японии удается сохранять самобытность. Какие еще традиционные ценности, кроме тех, о которых вы уже говорили, устояли под натиском западной культуры?

В Японии, несмотря на европеизацию и американизацию, осталось довольно много традиционного. ­Например, уважение и почтение к другому человеку, стремление к социальному спокойствию. Там нет элитных школ для способных детей. Японские учителя часто находятся на положении военных: их по несколько раз пересылают из одного учебного заведения в другое, чтобы в стране не было слишком сильных и слабых школ.

Не исчезает и понимание того, что «все мы японцы, все мы свои» — и у своего человека нельзя украсть. Западных журналистов очень удивляло, почему в Фукусиме не было мародерства. В той же Америке, как только погасло электричество в Нью-Йорке или прошел ураган в Луизиане, мародерство приобретало невероятный размах. Это показывает, что западные люди сегодня не считают, что воровать нехорошо, они просто боятся наказания. Когда эта угроза стремится к нулю, слишком многих ничто не сдерживает.

На Западе традиционным ограничителем всегда была религия, но сегодня он уже не действует — хотя люди ходят в церковь, общество в целом не религиозно. Сейчас там работает иная идея: если ты своруешь, тебя поймают, так что это просто не выгодно. В Японии другой ограничитель, поэтому там никому и в голову не придет взять чужую вещь.

Сохранилось ли в Японии почтительное уважение к старости?

Да. Там испокон веков не было культа молодости, крепкого обнаженного тела. И, наоборот, всегда был культ старого тела, сгорбленного старика. До сих пор одним из благопожелательных символов-подарков остается креветка, своей скрюченностью напоминающая спину согбенного старика. Японцы тоже считают, что следует жить долго, но у этой идеи совсем не такие корни, как на Западе. Жить долго и быть здоровым нужно для того, чтобы заботиться о престарелых родителях. Поэтому, чтобы исполнить долг, надо содержать свое тело в порядке.

Что стоит за японской церемониальностью, нормированностью поведения?

В ее основе — идея о том, что общество устроено иерархично. Ни один человек не равен другому по статусу. Поэтому в одной ситуации я выше, а в другой, наоборот, ниже. Это требует закрепления на вербальном и телесном уровне — кто кому кланяется, с какой глубиной, кто как одевается, ведь одеж­да маркирует социальный статус. Это и есть порядок в обществе. До определенной степени предписанное телес­ное поведение сохраняется до сих пор. Все, кто ходит на работу, одеваются очень строго: женщина не может быть без колготок, а мужчина без галстука. Это чрезвычайно дисциплинирует.

Как японцы относятся к таким традиционным институтам, как государство и семья?

Они играют в жизни японцев огромную роль. На первом месте по значимости стоит семья. Потом — государство как служебный орган, который должен обеспечивать определенные условия для семьи. Затем идет фирма — как некая квазисемья.

В Японии сохранился немыслимый для Запада уровень лояльности. На Западе человек переходит в компанию, в которой больше платят, а в Японии это не принято. Там человеку, которого сманили, уже не будут доверять: продался один раз, продастся и второй. Это феодальные отношения, основанные на верности.

Если в западных компаниях всегда кипят страсти: там есть лидеры, которых повышают, и аутсайдеры, которые считают, что их недооценивают, — то в японских фирмах в этом смысле царит покой: там людей повышают за выслугу лет независимо от личного вклада.

Если человек попадает в фирму, это во многом определяет его судьбу. А как он туда попадает?

Есть несколько вариантов. Самый простой — традиционная вертикаль. Ребенка отдают в детский сад, который связан с определенной школой, школа — с определенным университетом, университет — с фирмой. Бывают и зигзаги, конечно, но такой путь считается идеальным. Это дает основание западным критикам утверждать, что у японцев нет свободы выбора. Но люди часто этим довольны — ведь для большинства важнее всего предсказуемость. И такая система идеально отвечает этому требованию. Западный человек тоже стремится к предсказуемости, но другим путем: «Если я буду хорошо работать в этой фирме, меня пригласят в другую и дадут больше денег».

Как семейные отношения в компаниях влияют на экономику?

На определенном этапе они дают прекрасные результаты. Когда Япония потерпела поражение во Второй мировой войне, то есть не смогла достичь желаемого лидерства в военном плане, она направила свою энергию в экономику.

И тогда концепция «Мы вместе, мы одна семья, мы делаем общее дело и работаем на процветание своей фирмы и всей Японии» сотворила чудо. Люди по-настоящему старались, каждый что-то придумывал, каждый нес ответственность за свой участок работы. Так происходит и по сей день.

Когда закончился этап быстрого экономического роста, Япония погорела на избыточной рабочей силе. Чтобы и дальше увеличивать эффективность, надо было увольнять сотрудников. Но если люди уже пришли к тебе на работу, если они стали для тебя кем-то вроде детей и родственников, как их уволишь?! Сегодня такие отношения, с одной стороны, препятствует экономической эффективности, но, с другой, купируют многие социальные конфликты.

А как японцы реагируют на замедление экономического роста? Считают ли они, как и западные люди, что без развития нет жизни?

В XVIII веке Запад совершил гигантский промышленный и военный рывок и постепенно колонизировал все страны Востока, кроме Японии. В результате Восток был вынужден встроиться в западную ресурсопожирающую парадигму, которая вне развития существовать не может. Это же парадоксально, если задуматься: нулевой рост означает банкротство очень многих предприятий! Сегодня передовые умы говорят о том, что развитие — вещь очень опасная и конечная, но к ним мало кто прислушивается.

Япония традиционно не стремилась к развитию: если в этом году неурожай — не страшно, будем есть меньше. Но в конце концов и она приняла западные правила игры и поэтому тяжело переживает нынешнее экономическое положение.

Новый кабинет министров применяет западные стратегии и тактики, накачивает экономику деньгами, подстегивает инфляцию, чтобы люди вкладывали и тратили деньги. Это очень печально.

Кого из японских государственных деятелей вы считаете наиболее выдающимся?

В Японии принят коллективный порядок принятия решений, поэтому роль лидера в истории там невелика. Но знаковые фигуры, безусловно, есть. Одна из них — император Мэйдзи: на самом деле он ничего не решал, но в его время произошла модернизация Японии, превращение ее в более или менее современную державу. Это сопровождалось гигантскими комплексами, новыми болезнями, национализмом и милитаризмом, но, если бы этого не случилось, Япония неминуемо стала бы чьей-нибудь колонией.

Если роль лидера в Японии невелика, как там происходят реформы и принимаются решения?

По-японски это называется «окучи­вание». Проблему обсуждают, опрашивают коллектив и уже после этого принимают решение — правда, далеко не всегда самое эффективное. Преимущество этого метода в том, что все люди разделяют ответственность за результат и чувствуют свою сопричастность. А потом они же приводят решение в исполнение. Это важно, потому что никакая модернизация невозможна, если у людей не горят глаза, если их не воодушевляет идея. Если глаза горят, каждый на своем уровне принимает адекватное решение; если нет — люди лишь делают вид, что работают.

Почему в период Мэйдзи у людей горели глаза?

Общественный оптимизм создается сверхцелью. В то время умы людей захватила идея независимости: «мы не станем европейской колонией, мы все японцы». Все считали, что делают одно дело, потому что начальство было заодно с людьми: не воровало и ограничивало свое потребительское поведение. И люди это видели.

Есть ли сегодня у японцев объ­единяющая национальная идея?

Нет, и это большая проблема. Последняя цель — сделать Японию первосортной экономической державой — достигнута. Можно было бы ожидать, что следующей целью станет превращение Японии в мировую сверхдержаву. Но этого никто не хочет. И многие японцы затосковали — ведь редко кто способен жить, ни к чему не ­прислоняясь. Становится грустно и одиноко.

Отсюда такое явление, как хикикомори, — молодые люди запираются в своих комнатах и никуда не выходят. У них все есть, но нет защиты от богатства, и ничего не хочется.

Американское общество выработало от этого защиту: окончил школу — пинком под зад; хочешь в университет — хорошо, родители оплачивают, но на карманные расходы ребенок, даже сын миллионера, зарабатывает сам. В Японии так не принято, там ребенок — это святое, о нем долго пекутся, особенно сегодня, когда рождаемость на брачную пару упала до 1,3. Многие дети не понимают, что им делать в жизни, у них нет цели. Им даже о родителях уже не обязательно заботиться — уровень достатка достиг существенных высот. Такая ситуация неминуемо приведет к разлому между поколениями и серьезному кризису.

Как сегодня обстоят дела с лидерством в Японии, в частности, в компаниях? И чем японские руководители отличаются от российских?

В российских компаниях царит самодержавие: я начальник, как я сказал, так и будет. В этом порочность нашей системы. А в Японии все время есть обратная связь. Конечно, начальника уважают, но он правит не самодержавно, а коллегиально, советуясь. Поэтому в истории Японии почти нет диктаторов. Это разумная модель, рассчитанная на предотвращение недовольства, мятежей и революций.

Между русскими и японцами, безусловно, масса различий. А есть ли у нас что-то общее?

Общих черт не очень много, но они есть. Одна из них — фатализм. До поры до времени мы все стараемся что-то делать, но американской установки добиться цели во что бы то ни стало у нас нет. «Я старался как мог, но не получилось — и тут уж ничего не ­поделаешь…» Другая общая ­черта — японцы, как и мы, любят выпить, хотя с каждым годом все меньше. Еще они любят петь — караоке ведь пришло на Запад из Японии. И, хотя картина и в Японии, и в России в целом постепенно меняется, в обеих странах деньги еще не окончательно стали самоценностью.

В Японии они не имеют большой силы потому, что там очень важны моральные обязательства и долг. Для русских деньги далеко не всегда обладают легитимностью, и богатый человек часто означает «нечестный». Для русского важно не столько обладание деньгами, сколько возможность их «красиво» потратить, то есть избавиться от них. Убежденность в том, что деньги как приходят, так и уходят, у нас до сих пор очень сильна.

Другое дело в Америке — там стремятся копить, и обладание большим счетом придает человеку вес и в собственных глазах, и в глазах окружающих.

И напоследок практический вопрос: какие особенности ведения бизнеса в Японии стоит учитывать компаниям, которые планируют сотрудничать с японскими фирмами?

Мир, конечно, глобализуется, и понятие выгоды и прибыли затмевает все, но некоторые особенности все же сущест­вуют. Например, не нужно спешить и требовать от японских парт­неров, чтобы они быстро принимали решение, даже если это выгодный для них проект. Очень важно соблюдать иерархию.

Стоит помнить также, что японец чаще всего не станет с вами разговаривать по душам, если вы с ним не посидите и не выпьете.

Мне, конечно, известны случаи, когда японцы обижались на неправильное, с их точки зрения, поведение, но глобальный бизнес играет по международным, а не по внутренним правилам. Поэтому обычно японцы приспосаблива­ются к Западу, а не наоборот.

Анна Натитник — старший редактор «Harvard Business Review — Россия».
Источник: hbr-russia.ru